ЕВГЕНИЙ ТЕЛИШЕВ
ТАК ЛИ ЭТО?
(Некоторые соображения по поводу акции “Лесная библиотека”)
Модильяни как-то спросили, какую картину он бросится спасать первой, если в его мастерской случится пожар. “Сначала я спасу кошку” - ответил Моди. Восхитимся благородством такого ответа.
На суд общественности представлена очередная художественная акция Байтова-Литвак
“Лесная библиотека”. На первый, да, может быть, и на второй взгляд эта акция благополучно вписывается в майнстрим того, что принято называть концептуальным искусством и легко ложится на паттерны последнего. И все же. Несмотря на кажущуюся типичность этого события, в нем, на наш взгляд, есть привкус преступления, хотя и неосознанного. Речь идет не об обычных провокациях, столь характерных для современной художественной жизни и желании так или иначе пощекотать нервы почтеннейшей публике, нет.
Дело вот в чем:
Жертвоприношения от века были необходимой составляющей жизни культур, цивилизаций, сообществ. Во всех случаях, однако
, – начиная с доисторических времен и кончая гекатомбами двадцатого века – уничтожение никогда не было просто физической аннигиляцией вещей или живых существ, но всегда было вписано в экономику ценностей и обоснований. В контексте идеологии – какой бы характер –сакральный, политический,националистический – она ни носила, жертва была неизбежной и выгодной. В обмен на жертву приобреталось благоволение богов, жизнь, счастье, процветание, т.е. ценности неизмеримо большие, чем ценность самой жертвы.
Признав за акцией Б.-Л. статус искусства, мы одновременно предполагаем у наших авторов наличие некого внутреннего категорического императива, который, как это и должно быть у истинных творцов, делает их акцию совершенно необходимой. “На том стою и не могу иначе”
.(Предположение о коммерческой подоплеке акции или просто банальном стремлении быть на волне моды, мы, естественно, сразу отбрасываем).
В жертву на этот раз принесены книги. Это, как мы уже согласились признать, искусство, а не анонимный акт бытового вандализма. Следуя логике жертвоприношения, наши авторы должны, по идее, получить “на выходе” нечто значительно более важное, некую новую ценность, ради которой все и затевалось. Что бы это могло быть?
Оставим в стороне слишком очевидные соображения о культурном статусе книги и ее многочисленных коннотациях. Было бы странным предполагать в столь продвинутых авторах наивные спекуляции по этому, столь избитому, поводу, равно как и по поводу пресловутой оппозиции “природа – культура”. Поэтому, какова бы ни была философская подоплека обсуждаемого события, мы позволим себе оставить ее без внимания и задумаемся над следующим:
Что бы мы ни думали об акционерах, в их действиях отсутствует одно, а именно хоть крупица сомнения в своем праве художника во имя неких художественных достижений испортить книги. И дело даже не в том, что многие книги в свою очередь могут расцениваться как произведения искусства – переплетного, например . Это бы еще пол-беды. Значительно хуже то, что ни Л., ни Б. не дали себе труда самомалейшей рефлексии по поводу Другого и его статуса как этического субъекта. Если обыденное сознание и расценивает книгу просто как
“мертвый” предмет, то это не аргумент для творца, тем более концептуального толка.Способ приписывания субъективности и страдательной способности чрезвычайно варьирует от культуры к культуре. Панпсихизм приписывает эти способности и насыщенную внутреннюю жизнь даже камням. Откуда, собственно, авторы знают, что книги не могут страдать, мучиться от холода и сырости? Или они думают, что эти страдания, пусть маловероятные, не стоят того, чтобы из-за них пренебречь эфемерным успехом в арттусовке?
Конечно же не проходят и биографо-психологические мотивировки, к которым недавно прибегнул один из авторов акции. Ведь какими бы ни были травмы, полученные в детстве в связи с книгой, какую бы неприязнь к ней не питал артист, это лежит не в области искусства, а, скорее, в сфере психопатологии, или, в лучшем случае, юриспруденции.
Ведь не трудно представить, что похожий комплекс сформировался бы у акционера не по отношению к книгам, а, например,
черепахам, кошкам, ювелирным украшениям, антикварной мебели, младенцам или климактерическим старикам.Итог, на наш взгляд, неутешительный: мы имеем исполненную самодовольства, безответственную, скучную и бессмысленно-жестокую акцию.
В заключение приведем такую занимательную историю:
“11 июля 1724 г. на клеверном поле близ Нидхофена в клевере выросло странное растение, увенчанное девичьей головой. Видна была даже грудь, кожа у девушки была серебристого цвета, прическу составляли тщательно расчесанные кудри. Более того, на голове был чепец, и девушка носила корсаж. Тупой батрак взмахнул косой и скосил растение. Тогда-то и выяснилось, что оно было живым, как обычный человек. У него было тело, была кровь. Когда коса скосила его, оно скончалось, несчастное.”
20.3.06.
Москва,
ИА РАН